В рамках настоящей работы исследуется осмысление исторической катастрофы, вербально невыразимое, а также личной, коллективной и культурной памяти в кинематографе армянской оттепели. Тема репрезентации исторического прошлого тесно связана с вопросами национальной идентичности, особенно в обществе, пережившим Геноцид. Советский кинематограф оттепели традиционно описывается как период освобождения и раскрепощения киноязыка. Новые, формально более свободные, но всё ещё идеологически ограниченные выразительные возможности и политический климат в стране способствовали формированию национальных киношкол. Помещение армянского кинематографа в рамки теории культурной и национальной памяти позволяет понять, как история, опосредованная киноязыком, становится материалом для конструирования не только образа нации, но и индивидуальной идентичности.
Армянский кинематограф выстраивает язык утраты, где прошлое существует как невозможность, как зияющая структура, проступающая сквозь материальность изображения. Армянский народ, переживший Геноцид, вынужденную миграцию, советскую модернизацию и идеологический контроль, оказался в уникальной историко-культурной позиции: его травматическое прошлое не было проговорено ни в политическом, ни в культурном пространстве. Более того, само воспоминание о Геноциде 1915 года на протяжении десятилетий подвергалось жесткой цензуре, табуировалось в рамках советской культурной политики. В этих условиях особую значимость приобретает кинематограф, где опыт утраты, исторического молчания и коллективной травмы начал получать хоть и имплицитную, но вполне выразительную репрезентацию.
Настоящее исследование сосредоточено на анализе армянского кинематографа периода оттепели как особой формы выражения коллективной и культурной памяти. Мы рассматриваем армянское кино как уникальный язык, в котором травматическое прошлое проявляет себя в нарративных разрывах, звуковых паузах, фигурах умолчания, а также символически. Травма в этих фильмах не обретает собственного голоса, не проговаривается напрямую — она структурирует саму ткань кинотекста, проникая в монтаж, визуальную структуру и ритм.
...
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1 Армянский кинематограф в рамках советской идеологии: формирование художественного киноязыка, опыт предшественников и историческое прошлое
1.1. Проблемы исторической и культурной самоидентификации
1.2. Поиск новой экранной образности: трансформация армянского национального кинематографа советской оттепели
ГЛАВА 2. Поэтика травматической памяти в армянском кинематографе: память становится структурой кинотекста
2.1. Киногерой как носитель травмы и (не)свидетель
2.2.Нарративные и речевые разрывы: нелинейность и субъективность памяти
ГЛАВА 3. Пространство и материальность кадра: природа, руины, символические объекты
3.1.1. Практики «внутреннего картография» и воображаемые сообщества
3.1.2. Символическое в пространстве «Треугольника»
3.2. Документальное измерение: Артавазд Пелешян и поэтика коллективной памяти
3.2.1. Поэтика утраты и актуализация памяти о травматическом прошлом
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ФИЛЬМОВ
СПИСОК НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / Пер. с англ. В. Николаева; Вступ. ст. С. Баньковской. — М.: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2001. — 288с.
2. Аронсон О. Метакино. М.: Ад Маргинем, 2003. 264 с.
3. Арутюн М. Геноцид армян: память и идентичность // Антропологии/Anthropologies, 2023. №. 2. С. 68-111.
4. Ассман А. Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика / пер. с нем. Б. Хлебникова. М.: Новое литературное обозрение, 2014. 328 с.
5. Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой / пер. с нем. Б. Хлебникова. М.: Новое литературное обозрение, 2016. 232 с.
6. Бек-Назаров А. И. Записки актера и кинорежиссера. М.: Искусство, 1965. 272 с.
...